Город Глазов и Глазовской уезд в июле-сентябре 1917 года
В начале июля 1917 года глазовские большевики продолжили тактику постепенного оттеснения своих политических противников от власти. Созданный в июне исполнительный комитет первого съезда рабочих, солдатских и крестьянских депутатов уезда, по словам корреспондента газеты «Вятская речь», не желал быть просто «органом контроля и представительства интересов, а решил стать органом управления в уезде».
В ответ исполком Глазовского Совета принимает постановление о переходе всей власти в руки Советов. Уездный исполнительный комитет общественных организаций, созданный еще в марте 1917-го, был объявлен «упраздненным». Однако губернский комиссар Временного правительства Саламатов распускать комитет отказался. Заявив, что Совет, как классовая организация, не может быть органом управления, взамен он предложил его исполкому доизбрать в комитет своих представителей.
14 июля комиссар Саламатов «в связи с событиями в Петрограде» призвал общественные организации Вятской губернии совместно с начальниками гарнизонов принять «самые строгие меры» против «беспорядков со стороны населения или воинских частей».
Как позднее вспоминал руководитель большевиков Глазова Иван Попов, «июльские события внесли некоторое замешательство в ваш ряды и то на очень короткое время. Наиболее видным членам нашей организации пришлось скрываться в подполье недели две и потом снова, с еще большей энергией, мы принялись за дело».
Председатель исполкома Глазовского Совета левый эсер Шульц и руководитель Совета солдатских депутатов большевик Драгунов были обвинены в том, что являются шпионами и «работают на немецкие деньги». После ожесточенной травли Шульц «бросил все и не стал работать ни в одной организации». На его место исполком избирает другого «шпиона» – Михаила Драгунова, обладавшего куда более твердым характером.
22 июля исполком Совета проводит предложенные комиссаром Временного правительства выборы в комитет общественных организаций. И здесь большевики одерживают новую победу, получив большинство мест. После долгих проволочек губернскому комиссару все же пришлось признать неприятные для него итоги выборов.
Вербуя новых сторонников, большевики города Глазова не боялись выступать даже на митингах и съездах, проходивших под руководством их идейных соперников. В августе руководитель глазовского партийного комитета Иван Попов участвовал в конференции рабочих и солдатских депутатов в Вятке. По его словам, «на конференции было всего 20-30 делегатов ‒ все меньшевики и правые эсеры, левых ни одного, из большевиков был только один я и сочувствовавший большевикам тов. Савченко. По каждому пункту повестки дня выступавшие ораторы говорили только о большевиках и о том, что они ведут страну и революцию к гибели. Мои выступления встречались смехом и злобными окрикам… Единственно, кто меня поддерживал на этой конференции, ‒ это наши вятские большевистские друзья, … которые иногда заходили на конференцию в качестве гостей…»
19 августа 1917 года Вятский комитет партии большевиков сообщал в Петроград: «…В Глазове хотя и небольшая организация, но пользуется исключительным влиянием. Весь Глазовский комитет находится в исполнительном комитете Совета рабочих и солдатских депутатов…»
В конце августа Верховный главнокомандующий генерал Корнилов объявил о необходимости военной диктатуры для наведения порядка в стране и двинул верные ему войска на Петроград. В этот непростой момент главными союзниками Временного правительства в борьбе против генерала становятся Советы и гонимые прежде большевики.
30 августа в Глазове на экстренном собрании Совет солдатских депутатов объявил, что «весь 154 пехотный запасной полк с оружием в руках готов встать на защиту революции и свободы» и высказался за немедленный арест Корнилова и всех участников заговора. При этом депутаты-солдаты попутно потребовали от начальника уездной милиции «немедленно сдать все дела» начальнику городской милиции и стороннику большевиков – бывшему студенту Алексею Куликову.
Для борьбы с «корниловщиной» в городе создается военно-революционный комитет во главе с большевиками Иваном Поповым и Драгуновым. При помощи солдат 154-го полка комитет берет под свою охрану и контроль город, патронный и винный склады, почту и телеграф, а также железную дорогу на перегоне Зуевка-Верещагино. 3 сентября начальник Глазовского гарнизона капитан Припусков объявил «военное положение на всем пространстве города Глазова и его уезда». Было дано предупреждение: «малейшую попытку погрома, самосуда, грабежа и всякие контрреволюционные попытки остановлю вооруженной рукой беспощадно».
Вскоре под влиянием агитации большевиков корниловские части отказались наступать на Петроград. 1 сентября генерал Корнилов, объявленный мятежником и изменником, был арестован. Провал мятежа самым решительным образом переломил ситуацию в России. Большевики, сыгравшие при разгроме «корниловщины» ключевую роль, в глазах народа в одночасье из «немецких шпионов» становятся спасителями родины и завоеваний революции. С этого момента резко возросший авторитет партии Ленина в стране и армии уже ничто не могло поколебать.
10-14 сентября по инициативе большевиков и уездного исполкома в Глазове собирается Второй уездный съезд Советов. На нем собравшимися депутатами было принято постановление «о реквизиции всех скрытых запасов товаров и предметов первой необходимости у торговцев города и уезда, не останавливаясь перед решительными мерами с тем, чтобы все эти товары были использованы для нужд беднейшего населения по надлежащей оценке». Также депутаты решили: растущую в уезде спекуляцию – прекратить, а торговцев – обложить повышенным налогом.
Кроме того, съезд снова посчитал необходимым лишить исполком общественных организаций функций власти и управления в Глазове и уезде, как представляющий интересы «не трудового народа, а буржуазии, бывших чиновников и интеллигенции». Было принято постановление о немедленном вооружении рабочих и организации Красной гвардии. Так уже в сентябре глазовскими большевиками был взят курс на подготовку вооруженного восстания и захват власти в городе и уезде
Еще в марте, в связи с недостатком запасов хлеба в стране, Временное правительство вводит «хлебную монополию», по которой крестьянин был обязан передать государству весь собранный им хлеб, «за вычетом установленных норм потребления на личные и хозяйственные нужды». Но уже к середине 1917 года острейшей проблемой для новой власти становится не только реквизиция хлеба, но даже простой учет его запасов в крестьянских хозяйствах.
На состоявшемся в конце июля совещании уездных комиссаров Вятской губернии один из его участников был вынужден сообщить: «хлебная монополия роет яму для всех. Вооруженная сила … не может воздействовать, ибо крестьяне давно уже заявили ему, что будут защищать свое право на хлеб с топорами и вилами в руках. Крестьяне указывают, что взамен хлеба им ничего не дают…»
«Твердыми» ценами на хлеб было недовольно и сельское духовенство. В июле 1917 года Васильевская волостная продовольственная управа сообщила Глазовскому уездному исполкому о том, что местный священник Александр Абашев «уклоняется от подвоза хлеба, из имеющихся 300 пудов отправил 65 пудов, остальной хлеб ликвидирует на месте, … ведет преступную агитацию, что цены низки, что отдавать хлеб по этой цене не следует…»
В сентябре 1917 года крестьяне Глазовского уезда начали покушаться на лесные угодья, принадлежавшие церкви и казне. Согласно сводкам уездной милиции, «на почве нарушения земельных прав был случай самовольной порубки части леса, принадлежащего причту с. Люма, жителями этого селения, но причт от преследования порубщиков отказался». Спустя две недели следуют новые известия о «самовольной порубке леса, принадлежавшего причту Уканского прихода» и «леса на казенной оброчной статье» жителями нескольких волостей уезда. Вскоре крестьянами села Укан была уже захвачена и земля, принадлежащая духовенству местной церкви.
В начале осени одним из признаков безвластия и всеобщего «озверения» становится резкий рост жестоких и бессмысленных преступлений в уезде. То в одной из деревень при игре в «орла» и «решку» после вспыхнувшей ссоры убивают одного из игроков. То в другом селении во время драки один из забияк получает рану топором в правый бок, а другой – выстрелом из ружья «в левую руку и бок».
В газетах множились описания преступлений, «результатом которого был самосуд толпы. Здесь толпа избила до полусмерти агитатора-большевика, там проломила голову громиле, в третьем месте намяла бока вору». По словам журналиста, в 1917 году самосуд становится «бытовым явлением. Толпа уверена в безнаказанности преступников. Она убеждена, что преступник уйдет от суда и наказания, и сама расправляется с ним».
Усилению анархических настроений немало способствовало и массовое пьянство, которому успешно противостоять власть уже не могла. Уже в июле глазовский уездный комиссар А.Н. Белослудцев жаловался: «кумышковарение в уезде дошло до ужасных размеров, борьба невозможна. Исполнительный комитет издал обязательное постановление, не приведшее ни к чему. По постановлению совета солдатских и рабочих депутатов введена круговая порука, но это привело к тому, что курить вся деревня там, где раньше занимались этим отдельные лица…»
Одновременно с ростом беспорядков и волнений в уезде безнадежно падает дисциплина в Глазовском 154-м пехотном запасном полку. Как вспоминал глазовчанин Иван Сысоев, служивший в то время в полку в чине прапорщика, «там было введено так называемое выборное начало. Все командиры рот и взводов, неугодные солдатам, были отстранены от должности и на их место избраны открытым голосованием офицеры, более близкие к солдатской массе … Дело зашло так далеко, что командный состав был лишен дисциплинарной власти. Случаи нарушения дисциплины рассматривались полковым и ротными судами.
Большевистские агитаторы выступали перед солдатами почти каждый день. «Ваше хозяйство в деревне разоряется, семьи голодают, а купцы и заводчики на этой войне наживаются, богатеют», ‒ говорили они. И призывали солдат отказываться ехать на фронт. Офицеры … выступали с патриотическими речами, призывали укреплять воинскую дисциплину… Но их уже никто всерьез не слушал…»
Начальник Глазовского гарнизона был вынужден издать приказ, в котором писал: «В городском саду солдаты ведут не согласно с достоинством свободного солдата-гражданина: ходят пьяные, ругаются площадной бранью, валяются на траве, а внизу на берегу реки собираются большие группы солдат, ведущих азартную игру в карты…»
Нельзя сказать, что падение дисциплины среди солдат Глазовского полка не беспокоило Совет солдатских депутатов. По словам председателя уездного исполкома прапорщика Шульца, Глазовский уезд «стоял чуть ли не на первом месте по кумышковарению. Здесь варят и пьют кумышку почти поголовно все. Отсюда грабежи, буйства и т. п., так сильно распространенные в последнее время в Глазове. Если к этому прибавить еще поголовное спаивание местного гарнизона, то картина жизни Глазова получается самая печальная… В настоящее время повсюду очень много дезертиров, изменивших в такое трудное время родине и бежавших по домам. В большинстве случаев бессознательно, а часто подстрекаемые кем-либо из скрытых контрреволюционеров, они губят свободу… Обращение к населению с воззваниями, посылка отдельных делегатов не приводили ни к чему. Спаивание кумышкой и наглое укрывательство дезертиров не прекращалось…»
Накануне 29 нюня, когда в Глазове должен был отмечаться большой церковный праздник в честь святых апостолов Петра и Павла, стало известно, что крестьяне пяти соседних деревень: Солдырь, Сыга, Качкашур, Богатырка и Воябышь усиленно варят кумышку. Таким образом, в праздничный день городу угрожала грандиозная пьянка солдат гарнизона и недавно прибывших в Глазов полтора тысяч призывников, с неизбежными затем беспорядками.
Для того, чтобы избежать погрома, Совет солдатских депутатов решил: отправить вооруженные команды во главе с делегатами-солдатами и офицерами по деревням с целью разгрома кумышковаров, уничтожения сваренной кумышки и поимки укрывшихся у крестьян дезертиров. 26 и 28 июня прошли ночные рейды по тайным заводам кумышковаров, вполне увенчавшиеся успехом. Были уничтожены десятки самогонных аппаратов и «котлов с медными трубами», вылито на землю до двухсот сотен ведер и кадок с «огненной водой», задержано более 120 дезертиров.
Однако во время обысков в домах кумышковаров некоторые солдаты из полковых команд не смогли отказаться от искушения и приложились к дармовому самогону. Опьяневшие служивые тут же принялись за грабеж, вышибая двери и взламывая замки.
Вскоре после рейдов посыпались жалобы жителей на похищение у них солдатами денег, сахара, яиц и прочего. Были посланы телеграммы даже на имя губернского комиссара, министров военному и внутренних дел и даже в адрес Петроградского совета рабочих депутатов. В Глазов прибыла следственная комиссия. Однако три недели ее работа закончилась ничем. Все виновники безобразий к тому времени успели убыть с маршевыми ротами на фронт. Поэтому комиссия ограничилась лишь упреком в адрес Совета Солдатских Депутатов за ненадлежащую организацию рейдов и обысков.
Почти никто из солдат запасного полка не рвался на фронт под немецкие пули. Крестьяне в шинелях требовали немедленного отпуска по домам на работы в своих хозяйствах. Как сообщали газеты, в июле запасные полки в Вятке и Глазове отказались идти на позиции, а сорокалетние призывники «самовольно продлили себе отпуск. Вербовка особыми делегациями в роты пополнения в ударные батальоны в обоих полках дала менее 300 человек».
Многие солдаты самовольно уезжали домой, где вели агитацию против Временного правительства, пьянствовали и не думали возвращаться в полк. В сводках Глазовской уездной милиции во второй половине сентября были отмечены, по меньшей мере, два случая изнасилования крестьянок солдатами.
В сентябре газета «Вятская речь» описывала случай, когда в селе Ухтым один временно-отпущенный солдат настойчиво потребовал от врача Лушникова «выдачи ложного медицинского свидетельства, чтобы, разумеется, шалопайничать дома «на законном основании». Понятно, честный врач не мог удовлетворить просьбу, и «христолюбивый» воин, не долго думая, устроил облаву с огнестрельным оружием на уважаемого всеми врача». В итоге доктор был вынужден бежать из села, к немалому огорчению окрестного населения.
В летние дни 1917 года один корреспондентов газеты «Вятская мысль», скрывшийся под псевдонимом «Овод», с горечью писал:
«…В Вятской губернии становится опасным ездить по трактам и проселочным дорогам. И в городах приходится заводить такие запоры и засовы, которые под стать только банкам да несгораемым кассам. И здесь приходится дрожать, когда кто-нибудь из близких – жена или дочь не возвращаются домой долго вечером.
Призрак преступлений висит над городами и деревнями!
И как это ни печально, народная молва приписывает большую часть из этих преступлений людям, одетым в серые солдатские шинели и форменные фуражки.
Это не солдаты, нет. Солдаты заняты на фронте защитою родины, солдаты заняты в тылу несением караульной службы, охранением внутреннего порядка и подготовкой к той ответственной работе, которая предстоит им на фронте. Эти же мужчины в серых солдатских шинелях, именуемые солдатами, ничего общего с солдатами не имеют. По выражению одного писателя, «они все что угодно, но не солдаты».
И когда я вижу эту серую массу, разгуливающую бесцельно по городу, щелкающую семечки, наигрывающую у ворот на гармонике затасканный вальс, продающую из-под полы папиросы, цинично острящую вслед проходящим женщинам, мне становится страшно жить…»
